Суть речи Солженицына крайне проста и укладывается в два слова — «Мировое Зло», как он выразился; речь шла о коварном спруте, раскинувшем свои гадкие щупальца на весь мир. Не странно ли, что писатель, возомнивший себя русским, задолго до такого известного мракобеса, как Рейган с его «империей зла», провозгласил нашу страну «Мировым Злом», абсолютным злом? Причем распространились его безумные речи гораздо шире, чем любые измышления Рейгана, мало кого интересовавшие даже во времена его возвышения. Нет, Солженицын имел в виду не коммунизм, как нетрудно установить из его речи. Так, он страшно осудил американцев, не только политиков, но и народ, рабочих, за помощь нашему народу, оказанную во время войны с нацизмом:
Таким образом, именно то, что затруднило для демократического Запада создание союза с дореволюционной Россией, к 1941 году выросло до такой степени и все же не помешало всей объединенной демократии мира – Англии, Франции, Соединенным Штатам, Канаде, Австралии и малым странам – вступить в военный союз с Советским Союзом. Как это объяснить? Как мы можем это понять?
[…]
При первой же угрозе гитлеризма вы протянули руки к Сталину. Вы называете это поддержкой демократии?
[…]
Мы должны подняться выше этого, на моральный уровень, и сказать: «В 1933 и в 1941 годах ваши лидеры и весь западный мир беспринципным образом заключили сделку с тоталитаризмом».
Сделку с Гитлером заключили в 1938 г. англичане и французы, о чем Солженицын, вероятно, забыл или вовсе не знал. А в 1933 году США вдруг признали существование СССР, что связано было, вероятно, с тем же Гитлером, пришедшим к власти в начале 1933 года. Никакой сделки не было: это всего лишь политика. Что же касается 1941 года, то и здесь никакой безнравственной сделки не было — была совместная борьба против мирового зверя, осуждать которую может только буйный умалишенный.
Стало быть, если в самую-то высь подняться, «на моральный уровень», то помощь нашему народу, оказанная американцами, является не только беспринципной, но и весьма вредной для дела мировой демократии. Солженицын до того ослеп в своей ненависти, что глупейшим образом врал, пытаясь оплевать даже самую примитивную американскую помощь, оказываемую по доброте душевной простыми людьми:
Мне сказали, и я узнал об этом впервые, что в каждом штате в годы войны были общества советско-американской дружбы, которые собирали помощь для советских людей – теплая одежда, консервы, подарки, и отправляли ее в Советский Союз. Но мы не только никогда не видели этого, не только не получали этого (это было распределено где-то в привилегированных кругах),– никто и никогда даже не говорил нам, что это делается. Я узнал об этом впервые только здесь, в этом месяце, в Соединенных Штатах.
Ну да, помощь была распределена «в привилегированных кругах», ведь американцы, как нетрудно догадаться людям с психическими отклонениями, несли в общества советско-американской дружбы бобровые шубы, норковые манто, брильянтовые украшения… Ей-богу, договориться до этого мог только умалишенный, см. о его душевном состоянии ст. «Солженицын». Конечно, в эти общества приносили только то, чем одни простые люди могут помочь другим; привилегированные круги просто в принципе не могли заинтересоваться гуманитарной помощью, как это называется в наши дни. Подумать только, чуть ли не полстраны лежало в развалинах, многие люди лишились самого необходимого, а Солженицын не поверил, что собранная в США подержанная одежда, second hand, как это называется у американцев, и прочие необходимые вещи вплоть до консервов найдут в стране применение.
Обратите внимание, какой наглый негодяй: «мы не никогда не видели этого». Конечно, Солженицын гуманитарной помощи не видел, так как в армии был хорошо обут, хорошо одет и прекрасно накормлен, в том числе, кстати, американской тушенкой, которую он никак не мог не видеть или мимо рта пронести. Да, ее поставляли в больших количествах, поставки были государственные, но кто бы мог поручиться, что принесенные простыми американцами консервы тоже не отправляли на фронт? Ведь все эти общества дружбы наверняка сортировали помощь, группировали… Могли быть и большие партии, в том числе тушенки.
Просто поразительно, с какой наглостью Солженицын врал американцам о забвении их помощи:
Вы помогли нам в течение многих лет ленд-лизом, но теперь мы сделали все, чтобы забыть об этом, чтобы стереть это из нашей памяти, не вспоминать, если это вообще возможно.
Лет помощи было не много, меньше четырех, но человек в подобном психическом состоянии освещает не действительность, а свои о ней представления, которые к действительности весьма небольшое отношение имеют. Скажем, именно в тот день, 30 июня 1975 года, когда Солженицын толкнул в США свою наглую и лживую речь, в СССР наверняка уже можно было купить известный роман В.С. Пикуля «Реквием каравану PQ-17», основанный на действительных событиях, гибели большого арктического конвоя союзников. Как сейчас можно установить по энциклопедическим данным, закончен этот роман был в 1973 году. Никто его не запрещал в СССР, он был весьма популярен, выходил даже дешевым массовым изданием в «Роман-газете».
Очевидно, мне кажется, что Солженицын разжигал в США национальную ненависть к нашему народу — да, невольно, в силу своих психических отклонений, как и многие прочие «диссиденты», с головой не дружившие совсем. Тем не менее, политические сочинения его и мысли сегодня не могут быть расценены иначе, чем экстремистские в полном юридическом смысле этого слова. Да, его-то судить нельзя — пусть его теперь в аду черти парят за гордыню, мать всех грехов, но отчего же не осудить некоторые его сочинения, наглые и ненавистнические? Ведь умственная деятельность его с точки зрения именно либерального законодательства не может быть оценена иначе, чем преступная, человеконенавистническая. Советская же власть, как это ни поразительно, не нашла нравственных сил судить негодяя и, возможно, отправить его на принудительное лечение, переведя его в разряд больных и освободив от ответственности за поступки. Что ж, коли так, то ответственность рано или поздно наступит: негодяй, возведенный в герои горсткой дегенератов, оскорбляет общество.
Солженицын очень хотел настроить американцев враждебно к России, просто чуть ли не наизнанку выворачивался от ненависти:
Позвольте напомнить вам, что в 1904 году американская пресса была в восторге от японских побед и каждый желал поражения России, потому что это была консервативная страна. Я хочу напомнить вам, что в 1914 году упреки были направлены на Францию и Англию за вступление в союз с такой консервативной страной, как Россия.
Я не знаю, была ли американская пресса начала двадцатого века в восторге от японских побед, как наверняка не знали и слушавшие Солженицына,— знаю другое: человеку с психическими отклонениями верить нельзя. Откуда в России Солженицыну могла быть известна американская пресса начала века? Это представляется чрезвычайно сомнительным, тем более что языка этой прессы Солженицын не знал (даже за многие годы жизни в США не научился, как я прочел в английской статье о нем в «Википедии»), да и вообще, ни образованием, ни умом он никогда не отличался.
Что любопытно, настраивал Солженицын своих американских слушателей именно на войну:
Всемирная демократия смогла бы победить один тоталитарный режим за другим, немецкий, затем советский. Вместо этого она укрепила советский тоталитаризм, помогла осуществить третий тоталитаризм, в Китае, и все это в конечном итоге сказалось на нынешней ситуации в мире.
Стало быть, если уж, по мнению Солженицына, следовало воевать с СССР даже после нападения на него Германии, в 1941 году, то уж в день произнесения речи, когда положение в мире представлялось Солженицыну «катастрофическим», причем возникла-то катастрофа, как он полагал, исключительно по вине нашей страны… Возникает стойкое впечатление, что Солженицын жаждал войны, а именно — нападения на СССР «всемирной демократии».
Желание Солженицына насадить ненависть к нашей стране доходит даже до смешного, до абсурда:
Я очень хорошо помню тот год, это было в июне 1937 года, когда Чкалов, Байдуков и Беляков героически пролетели над Северным полюсом и приземлились в штате Вашингтон. Это был тот самый год, когда Сталин казнил более 40 000 человек в месяц. И Сталин знал, что он делает. Он послал этих пилотов и вызвал у вас наивный восторг дружбой двух стран через Северный полюс. Пилоты были героические, никто не скажет что-нибудь против них. Но это было представление – представление, чтобы отвлечь вас от реальных событий 1937 года. А что это событие сейчас? Это юбилей – 38 лет? Разве 38 лет – это какой-то юбилей? Нет, просто это необходимо, чтобы прикрыть Вьетнам. И еще раз, эти пилоты были посланы сюда. Мемориал Чкалова был открыт в штате Вашингтон. Чкалов был герой и достоин памятника. Но чтобы представить реальную картину, за мемориалом должна была быть стена, а на ней должен был быть барельеф, показывающий казни, показывающий черепа и кости.
Это вообразить нужно: американский памятник Чкалову на фоне барельефа, изображающего черепа и кости. Даже самым оголтелым американским мракобесам ничего подобного просто в голову бы не пришло — если, конечно, они не болели душой. Эту был бы уже не памятник Чкалову, а воплощенное патологическое проклятие «Мировому Злу», но при чем здесь Чкалов?
Прочие измышления в приведенном отрывке тоже представляют собой абсурд, бредовые вымыслы. Откуда, например, взялось число 40 000 человек, якобы казненных в месяц? Разве Солженицын изучал архивы? А что значит загадочное предложение «Нет, просто это необходимо, чтобы прикрыть Вьетнам»? Что значит «прикрыть» (to cover up)? Кто хотел прикрыть Вьетнам памятником Чкалову и от кого? Слушайте, кто назвал его гением? Недоволен Солженицын был не только памятником Чкалову, но и прекращением войны во Вьетнаме, просто ужасающего смертоубийства, учиненного американцами, сравнимого в отдельных проявлениях с преступлениями нацистов:
Долгое время у нас на Востоке не могли понять этого. Мы не могли понять дряблости перемирия, заключенного во Вьетнаме. Любой средний советский гражданин полагал, что это хитрый прием, который позволил Северному Вьетнаму захватить Южный Вьетнам, коли он так решил. И вдруг это было вознаграждено Нобелевской премией мира – трагический и иронический приз.
[…]
Именно об этом многие западные газеты писали: «Давайте поторопим конец кровопролития во Вьетнаме и добьемся национального единства там». Но у Берлинской стены никто не говорил о национальном единстве. В одной из ваших ведущих газет после окончания Вьетнама был широкий заголовок: «Блаженная тишина». Я не пожелал бы такой «блаженной тишины» моему злейшему врагу. Я не пожелал бы такого национального единства моему злейшему врагу.
[…]
Именно так смотрели они в будущее два года назад, когда было организовано бессмысленное, непонятное, не гарантированное перемирие во Вьетнаме, и это было близорукое зрение.
До того дошло в ненависти, что Солженицын вьетнамцев обвинил в геноциде, но будущем, разумеется, и предполагаемом настоящем:
Я провел 11 лет на Архипелаге, и половину своей жизни я изучал этот вопрос. Глядя на эту страшную трагедию во Вьетнаме на расстоянии, я могу вам сказать, миллион человек будет просто уничтожен, а от четырех до пяти миллионов (в соответствии с размером Вьетнама) окажутся в концентрационных лагерях, и будет перестройка Вьетнама.
[…]
Если правительство Северного Вьетнама с трудом объясняет вам, что случилось с вашими братьями, с вашими американскими военнопленными, которые еще не вернулись, то я, исходя из моего опыта в Архипелаге, могу объяснить это достаточно ясно. Существует закон в Архипелаге, что те, с которыми обошлись наиболее жестко и которые выстояли наиболее храбро, самые честные, самые смелые, самые несгибаемые, никогда больше не выходят в мир. Их никогда больше не показывают миру, потому что они расскажут такие сказки, что человеческий разум не сможет воспринять. Некоторые ваши вернувшиеся военнопленные рассказали вам, что они подвергались пыткам. Это означает, что тех, кто остались, пытали еще больше, но они не поддались ни на дюйм.
Подумать только, сопоставимые величины — памятник Чкалову и ужасающее смертоубийство во Вьетнаме, которое, оказывается, ни в коем случае не следовало прекращать. Американцы убили во Вьетнаме от одного до трех миллионов человек во имя мифической «всемирной демократии» — и Солженицыну было все еще мало?
Некоторые американцы восприняли войну во Вьетнаме как величайшую трагедию, в том числе американскую, и даже почувствовали свою вину, хотя лично никого не убили. И как же оценил это Солженицын? Да самым наглым и жесточайшим образом:
У вас есть истерический общественный деятель, который сказал: «Я поеду в Северный Вьетнам, я стану на колени и попрошу их освободить наших военнопленных». Это не политический акт – это мазохизм.
Назвать мазохистом человека, который никому не желает зла и хотел бы мира между народами, а не войны, способен только законченный садист. Пусть приведенный порыв не является «политическим актом» — это, конечно же, акт гуманитарный, человечный, но ничего плохого в покаянии нет и быть не может, о чем должен был хотя бы подозревать человек, называвший себя христианином и публично заклинавший нравственность. И тем более ничего плохого в покаянии быть не может после миллионного смертоубийства.
Вообще, ругать вьетнамский мир в 1975 году в США мог либо маньяк, либо совершенно отвлеченный человек (например, бежавший из закрытого сумасшедшего дома со строгим режимом), который даже приблизительно не понимал и не способен был понять происшедшего. Война эта нужна была только идеологическим маньякам вроде Солженицына, садистам. Выражение протеста в американском обществе было широким, в 1970 году дошло даже до расстрела демонстрации студентов в городе Кент, штат Огайо: четыре человека погибли и девять были ранены (виновных не оказалось, не известно даже, был ли приказ открыть огонь по людям). По данному поводу Е. Евтушенко написал стихотворение — «Цветы и пули». Неужели Солженицын даже этого не слышал, на русском языке? Или, может быть, он думал, что Евтушенко черпает свои темы в идеологическом секторе ЦК КПСС?
Судя по советским источникам, некоторые американские политики здраво отмечали, что Солженицын просто псих, которому лечиться нужно, ведь он был гораздо правее самой оголтелой американской камарильи. Рассматриваемая его речь ужасна не только с точки зрения политики и человечности, но даже и здравого смысла. Выдуманный им «Архипелаг», фабрика смерти для десятков миллионов человек, см. ст. «Архипелаг ГУЛАГ», распространился в его больном воображении уже на весь мир, как мы видели выше, а противостояла коварному спруту благородная, щедрая и прекрасная «всемирная демократия». Эта точка зрения абсурдна, не соответствует действительности, т.е. носит бредовый характер, патологический.
В диких своих измышлениях Солженицын упирает на нравственность, дескать нравственные люди вроде него и американцев просто обязаны восстать против Мирового Зла:
Это почти шутка сейчас в западном мире, в двадцатом веке использовать такие слова, как «добро» и «зло». Они стали почти старомодными понятиями, но это очень реальные и подлинные понятия. Это понятия из сферы, которая выше нас. И вместо участия в главных, мелких, близоруких политических расчетах и играх мы должны признать, что концентрация Мирового Зла и огромная сила ненависти существуют там, и они растекаются оттуда по всему миру. И мы должны выступить против этого и не спешить дать ему, дать ему, дать ему все, что оно хочет поглотить.
«Там» — это в СССР, а «мы» — это, вероятно, Солженицын и США.
Как понимать выражение «мы должны выступить против него» (we have to stand up against it), буквально подняться, восстать? Каким образом, кроме военного, можно остановить Мировое Зло, если уж оно намеревается коварно заглотить еще полмира, уже опутанного скользкими щупальцами? Что в политических условиях 1975 года значило всеамериканское восстание против Мирового Зла? Пламенные речи с трибун о главенстве «демократии»? Банкеты с пожертвованиями в пользу «диссидентов»? Разрыв дипломатических и экономических отношений с СССР? Ядерную войну? Каждый мог понять призыв Солженицына так, как ему нравится, сколь угодно агрессивно, тем более что далее следует прямое предложение вмешаться во внутренние дела СССР:
На нашей перенаселенной планете больше нет внутренних дел. Коммунистические лидеры говорят: «Не вмешивайтесь в наши внутренние дела. Позвольте нам душить наших граждан в тишине и покое». Но я говорю вам: вмешивайтесь больше и больше, вмешивайтесь столько, сколько вы можете. Мы просим вас прийти и вмешаться. Понимая свою задачу таким образом, я, возможно, вмешался сегодня в ваши внутренние дела или, по крайней мере, коснулся их, и я прошу прощения за это.
До абсурда дошло, как обычно: призывая американцев к вмешательству во внутренние дела СССР, Солженицын извиняется, что вмешался во внутренние дела США. Значит, в советские дела вмешиваться можно, а в американские нельзя? Значит, такая была у него мораль?
Любопытно также, кто и каких граждан «душил» в 1975 году? Агрессивных типов вроде Солженицына сажали за экстремизм, преступление, называемое в СССР «заведомо ложными» измышлениями против общественного строя. Не ясно, что именно тут не правильно с юридической точки зрения. Может быть, дикие измышления Солженицына об убийстве в СССР десятков миллионов человек, которому он посвятил книгу «Архипелаг ГУДАГ», нельзя назвать заведомо ложным? Это, значит, исключительно правдиво? Найдется ли ныне даже самый отупевший «либеральный» юрист, который сумеет доказать, что действия нынешних экстремистов или любых иных, не советских, в истоке имеют не заведомо ложные измышления об общественном строе той или иной страны или о мире, а исключительно правдивые, но слишком уж резкие? Мягче нужно, да? Что ж, например, теория Гитлера легко переведется на язык дарвинизма-энгельсизма, близко к нему она и изложена, да и невозможно отрицать в Германии тысячелетнюю культуру, каковое слово просто обожали нацисты, причем культуру эту не назовешь нижестоящей или незначительной, т.е. почва под взглядами Гитлера имеется фактическая. Но значит ли это, что экстремизм определяется, в том числе, формой изложения взглядов? Если человек прямо зовет к войне и проповедует национальную ненависть, то он экстремист, но если он уже умственную теорию подводит под войну и ненависть, а особенно нравственные размышления… Хорошо, разве тот же Гитлер считал себя безнравственным? Нет, безнравственными они считал евреев, тоже Мировым Злом, а себя, как и Солженицын, полагал украшением человечества. Так каким же образом можно строить политику на основе нравственности, если почти всякий человек считает себя нравственным? Нравственными себя считали не только Солженицын с Гитлером, но и любой противник их теории Мирового Зла, не так ли? Ну, и куда крестьянину податься?
Измышления Солженицына тем более агрессивны и опасны, что он призывал американцев отказаться от соблюдения законов, потому как «мораль», видите ли, выше закона:
В настоящее время широко признано среди юристов, что закон выше морали: закон есть нечто, что разработано и развивается, в то время как мораль есть нечто незавершенное и аморфное. Это не так. Правда совсем в обратном! Нравственность выше, чем закон! Впрочем, закон есть наша человеческая попытка воплотить в правилах часть той моральной сферы, которая выше нас. Мы пытаемся понять эту нравственность, спустить ее на землю и представить ее в виде законов. Иногда мы более успешны, иногда меньше. Иногда у вас действительно есть карикатура на нравственность, но нравственность всегда выше, чем закон. Эта точка зрения ни в коем случае не должна быть забыта. Мы должны принять ее сердцем и душой.
Высшая нравственность есть вещь абсолютная, но когда нравственность поднимают на щит и идут с ней на врагов, называется она идеология, нравственность относительная, как у Солженицына: во внутренние дела друзей вмешиваться нельзя, а с врагами можно не церемониться, потому как они безнравственны. Человек, публично объявлявший себя христианином, мог бы и понять, что христианская нравственность есть вещь абсолютная, т.е., например, подлость в отношении врага героизмом не считается. С христианской точки зрения является безнравственным роман Солженицына «В круге первом», в котором предательство в пользу США представлено как подвиг. Это, может быть, сложно для восприятия в учении Христа, но именно так он учил: нравственность распространяется и на врагов — абсолютно, причем даже в том случае, если во врагах ты числишь свою страну и свой народ. Если ты фальшиво соблюдаешь приличия в отношении одних и отказываешь другим, то это двойная нравственность, фальшивая, а сам ты двуличный фарисей — как Солженицын, отличный пример. Святых у нас, конечно, мало, а то и вовсе нет, но стоило ли показательно-то опускаться?
Остановить агрессивных типов вроде Солженицына может только закон, не всегда, к сожалению. И именно в этом смысле закон выше любой провозглашенной лжепророками нравственности. Закон каждый понимает одинаково, лишь в редких случаях пытаясь толковать его в свою пользу, а вот нравственность каждый всегда толкует на свой лад, в свою пользу. Закон применяется в судах, решения которых обязательны для всех, а вот нравственные решения тех или иных лиц даже в отдельном обществе обязательными для всех не назовешь, не говоря уж о мире. Но почему же тогда нравственность выше закона? Потому ли, что нравственность более податлива и всегда может быть обращена в свою пользу?
Каждый душевно здоровый человек знает, что закон отрицают и тем более призывают к его нарушению только преступники, но отчего же поклонники Солженицына, среди которых, вероятно, найдутся душевно здоровые люди, считают его не преступником, а «моральным авторитетом»? Дело в том, что нравственность, как они усвоили от своего безумного вождя, выше закона, а значит, законы тоже делятся на нравственные и безнравственные, как установил Солженицын:
Нельзя думать только на низком уровне политических расчетов. Надо подумать и о том, что благородно и что почетно,– не только о том, что выгодно. Изобретательные западные правоведы уже ввели термин «правовой реализм». Но правовым реализмом они хотят отодвинуть любую моральную оценку дел. Они говорят: «Признавайте реалии. Если такие-то законы были созданы в таких-то странах путем насилия, эти законы по-прежнему должны признаваться и уважаться».
Ну, и какие же, например, советские законы из действовавших в 1975 году были созданы «путем насилия»? Как это вообще возможно было? Верховный Совет СССР, значит, был создан «путем насилия»? Откуда тогда там появлялись рабочие, писатели, ученые? Да и вообще, о чем речь-то шла? Речь ведь шла, кажется, отнюдь не о советских законах, а самом существовании Мирового Зла, подлежащего уничтожению. А какие же у Мирового Зла могут быть законы, кроме злобных и установленных «путем насилия»? Это понятно без дополнительных объяснений, не так ли?
Все вымыслы и оценки Солженицына упираются именно в «моральное» его определение нашей страны как Мирового Зла, язвы на теле мира, которую нужно удалить. Любопытно буквальное совпадение взглядов Солженицына со взглядами Гитлера на самую возможность существования Мирового Зла, которое поддается физическому уничтожению, искоренению. Допущение физического воплощения Зла в лице страны или народа, абсолютизация зла, позволяет, на самом деле, вообще отказаться от какой-либо человеческой морали, полностью заменив ее идеологией, как было у нацистов. Добром в таком случае становится торжество идеологии, а злом — невозможность ее торжества, что отлично видно по речи Солженицына. Ради достижения высочайших целей «морали» можно, конечно, пойти на любые жертвы, особенно среди людей «безнравственных», скажем евреев или коммунистов, но жертвы эти будут принесены в угоду ложным богам, несуществующим ценностям — выдуманным в бреду.
Некоторые могли бы подумать, что Солженицын четко разграничивал коммунизм как Мировое Зло и советский народ, но разве можно отделить народ от его общественного строя и разве сказал Солженицын об этом хоть слово? Каким образом американцы, вмешавшись во внутренние дела СССР по призыву Солженицына, могли бы уничтожить советский общественный строй и не нанести ущерба народу, который зависел от своего общественного строя? Да и какими же способами борются с Мировым Злом? Может быть, путем непротивления Злу? Нет, Солженицын отрицал это с негодованием. Напомню, Солженицын допускал военные действия против Мирового Зла: «Всемирная демократия смогла бы победить один тоталитарный режим за другим, немецкий, затем советский». Может быть, Солженицын не знал, как американская борьба со Злом проходила, например, в Корее и Вьетнаме? Неужели он хотел именно войны, моря крови? Или, может быть, он полагал, что к приходу американских войск, например, жалкий отщепенец Буковский поднимет всенародное восстание и народ под его руководством встретит американскую армию цветами? Что ж, по-своему это очень даже любопытная мысль, но не имеющая отношения к действительности.
«Мораль» Солженицына была неприкрытым негативизмом, огульным отрицанием всего, что так или иначе касалось Мирового Зла. Даже великое его «моральное» поучение «Жить не по лжи» создано на основаниях негативизма, отрицания действительности, что прекрасно видно даже по названию. Ложью для него являлась вся жизнь народа, все его социальные установления, но при разрушении их правда сама собою возникнуть не могла: разрушение и построение — это совершенно разные вещи. Личности, подобные Солженицыну, Буковскому и прочим «диссидентам», совсем не годились для созидания: эти медные лбы хороши были только для стенки — хоть весь день колотись, ничего им не сделается, разве что стенка рухнет. Есть в этом нечто загадочное и даже «общечеловеческое», не так ли?
Негативизм Солженицына как мораль, руководство к действию, не предполагает вообще никаких принципов: это всего лишь патологическое отрицание действительности. Отрицание же советской действительности породило у Солженицына великую сыновнюю любовь к «объединенной демократии мира», и это роднит его с Сахаровым, который выдумал «мировое правительство» и полагал его великим идеалом будущего, спасителем мира от грядущей катастрофы, см. ст. «Академик Сахаров». Удивительная вещь: почему их больше к «миру» тянет, чем к родной своей стране? Может быть, это рефлекс какой-то «общечеловеческий»?
Наряду с проклятиями, посылаемыми нашей стране в качестве Мирового Зла, сильно удивляет в речи Солженицына слепое обожание США, очевидно как Мирового Добра:
Во мне, среди моих друзей и среди людей, которые там думают, как я, среди всех рядовых советских граждан, Америка вызывает своего рода смесь чувств восхищения и сострадания, восхищения по поводу собственных ваших огромных сил, которые вы, возможно, даже не осознаёте сами. Вы страна будущего, молодая страна, страна все еще неиспользованных возможностей, страна огромных географических расстояний, страна огромной широты духа, страна щедрости, страна великодушия.
Поразителен именно неестественный контраст: своей стране Солженицын посылал злобные проклятья как Мировому Злу, а США превозносил как украшение мира и главную его опору: «Ход истории — нравится вам это или нет — сделал вас лидерами мира».
В семидесятых годах, во время произнесения Солженицыным речи, в мире все еще шла «разрядка международной напряженности», т.е. попытки уйти именно от идеологической агрессивности, насаждаемой типами вроде Солженицына, садистами, напомню. Разумеется, Солженицын в гневе обрушился на разрядку, полагая, вероятно, что лучше уж ядерная война. Разрядка была актом доброй воли с обеих сторон, советской и американской, но Солженицын для лучшего проведения разрядки предлагал американцам перейти на язык ультиматумов:
Я бы сказал, что существует очень мало основных характеристик такой истинной разрядки, всего три.
Во-первых, это должно быть разоружение – не только разоружение от применения войны, но и от применения насилия. Мы должны прекратить использовать не только виды оружия, которые используются для уничтожения ближних, но и виды оружия, которые используются для подавления своих земляков. Это не разрядка, если мы сегодня здесь с вами можем провести свое время приятно, тогда как там люди стонут и умирают, в том числе в психиатрических больницах. Врачи совершают свои вечерние обходы, в третий раз вводя людям препараты, которые разрушают клетки их мозга.
Второй признак разрядки, как я бы сказал, заключается в следующем: она должна быть основана не на улыбках, не на словесных уступках, а на прочном фундаменте. Вы знаете слова из Библии: «строй не на песке, а на камне». Должна быть гарантия, что разрядка не будет неожиданно нарушена, и для этого другой стороне – другой стороне соглашения – следует иметь свои законы, подчиненные общественному мнению, прессе, а также свободно избранному парламенту. И пока существует такой контроль, не существует абсолютно никаких гарантий.
Третье простое условие: какая же это разрядка, когда они используют бесчеловечную пропаганду, которая с гордостью называется в Советском Союзе «идеологическая война». Давайте откажемся от этого. Если мы собираемся дружить, давайте дружить, если мы собираемся ввести разрядку, то давайте разрядку, и конец идеологической войне.
Первое требование не имеет смысла. Врачей, вводящих здоровым людям коварные психиатрические препараты, в бреду выдумал Буковский, который до возникновения у него ненависти к действительности перенес тяжелый психоз, см. ст. «Карательная психиатрия». Лица, направленные на принудительное лечение, здоровыми не были. Это абсурд, бредовая идея, подхваченная агрессивными типами вроде Солженицына, так как в их нигилизм идея это укладывалась прекрасно, см. также выдержки из выступления душевнобольных в парламенте Дании на «сахаровских» слушаниях в ст. «Академик Сахаров».
Во втором требовании видим уже патологию, не просто глупость: в последнем предложении абзаца не хватает отрицания в первой части предложения, причем именно так написано в высочайше «утвержденном» переводе на местное наречие: «And until such control exists there is absolutely no guarantee». В соответствии же со смыслом заклинания следовало сказать: «И пока не существует такого контроля, не существует абсолютно никаких гарантий». С точки зрения патологической психологии, это очень тревожный признак, если человек путает действие и его отрицание: психически нормальные люди таких ошибок не допускают — тем более в переводе на английский язык, «утвержденном» автором, каковое заклинание сопровождает публикацию речи: «The text of the 90-minute address that follows is the translation approved by the author» — Текст полуторачасового выступления, следующий ниже, является переводом, утвержденным автором. Не знаю, как проходил процесс высочайшего утверждения перевода (Солженицын, напомню, английского языка не знал), но наличие авторского утверждения при переводе буквально завораживает. Это, безусловно, сделал человек, полагавший себя без малого святым. Разумеется, никто из окружения Солженицына перевод не читал, так как в первом же абзаце не исправлена грубейшая ошибка: Солженицын якобы сказал, что работал, в том числе, резчиком камня (stone cutter), хотя на деле он выдумывал, что работал каменщиком (bricklayer). Это явно переводчик ошибся: русского слова каменщик он, стало быть, не знал, но понял, конечно, что оно образовано от слова камень, и додумал на ходу, что это резчик камня. Вероятно, это синхронный перевод, так как в противном случае переводчик уточнил бы незнакомое слово в словаре. Вот и думайте, с какой целью был «утвержден» синхронный перевод, если из утверждающих никто его не читал?
Второе требование Солженицына, если бы выставили его американцы, стало бы попыткой вмешательства во внутренние дела СССР, бессмысленным ультиматумом, который мог привести только к разрыву переговоров. Дело в том, что в 1975 году у США не было нравственного права указывать СССР, как способнее жить «не по лжи» и крепче блюсти права человека. После победы над нацизмом как внутренняя, так и внешняя политика США была, во-первых, более жесткой, чем внутренняя и внешняя политика СССР, а во-вторых, более кровавой. «Права человека» тогда, возможно, уже громогласно поминались всуе, но людьми в США считали еще далеко не всех: к 1975 году США еще не преодолели царивший там рабовладельческий строй. В отличие от США, агрессивность которых постоянна и устойчива, СССР никогда не применял ядерного оружия для массового убийства людей и никогда не был к каждой бочке затычкой: после Второй мировой войны и вплоть до настоящего времени ни один конфликт в мире не обходился без того или иного участия США. Если США не могли напасть и устроить в ненавистной им стране, по обыкновению, геноцид, то начинались затяжные истерики, «холодная война». Например, ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 г. по сей день еще поминают как образец чуть ли военного преступления и умопомрачительного коварства, хотя никаких боевых действий в Чехословакии не было и тем более геноцида (геноцид в это время американцы вели во Вьетнаме). Последний раз чудовищное коварство в Чехословакии, превосходящее все вообразимое, упоминалось государственным секретарем США Кондолизой Райс в 2008 г. на митинге в Тбилиси после неудачного нападения Грузии на Южную Осетию: она сравнила действия СССР в 1968 г. с действиями России в 2008 г. (поскольку общего в названных событиях совсем ничего нет, ей следовало бы показаться психиатру). Возможно, были и прочие упоминания — и еще непременно будут: такое забыть невозможно.
Солженицын и ему подобные в отношении своем к США пали жертвой своей ущербной психической конституции: они думали, что советские журналисты врали им о США в ходе «идеологической войны» по приказу ЦК КПСС, откуда на основе негативизма у них и сложился совершенно идеалистический образ США, основанный на знании лишь советского подхода к политике и незнании цинизма американской элиты. Впрочем, все остальное в их представлениях тоже отнюдь не всегда соответствовало действительности.
Справедливости ради следует добавить, что Солженицын уловил одну черту американцев, но выводов почему-то не сделал: «Это нечто, почти непостижимое для человеческого разума,— горячее стремление к получению прибыли, сверх всякой меры, всякого самообладания, всякой совести, только для получения денег». Да, существует там даже идеология наживы — «американская мечта», в каковое выражение, вероятно, чаще всего вкладывается материальный смысл, достижение высокого материального положения в обществе, при этом не обязательно социального, профессионального. Скажем, если человек украл десять долларов, то он презренный вор, но если он украл десять миллионов и не попался… Об этом американцы могут даже художественный фильм снять с известным артистом в главной роли.
Третье условие Солженицына и вовсе абсурдно: «бесчеловечную пропаганду» вели не «они», а США, идеологические выпады которых отличались чудовищной наглостью, агрессивностью, лживостью и, главное, глупостью, причем с тех пор совершенно ничего не изменилось, пример выше — К. Райс. Солженицын, вероятно, забыл по слабости ума, что т.н. холодную войну, идеологические американские истерики с постоянным выливанием на свой народ ушат грязной лжи о врагах, разжигание национальной ненависти, начал отнюдь не СССР, а те же США при посредстве друга Черчилля, который сразу после войны на прочитанной в США «лекции», оплаченной, разумеется, долларами, заявил о противостоянии с СССР. «Лекция» друга Черчилля вызвала столь чудовищное удивление у нас, что Сталин дал по данному вопросу интервью корреспонденту «Правды», в котором назвал Черчилля поджигателем войны и сравнил его с Гитлером. Наверно, он первый раз в жизни вышел из себя. Он не знал, конечно, что речь идет не о настоящей войне, а о затяжных истериках и уроках ненависти, в частности «лекциях», оплачиваемых долларами (Солженицыну, конечно, тоже должны были заплатить — недаром он щедрость восхвалял).
Надо также добавить, что СССР, в отличие от США, никогда не строил планов уничтожения США и не действовал в данном направлении. Хотя организация действий на данном направлении могла бы нанести США чудовищный ущерб, вплоть до внутренней резни и падения нынешнего строгого режима. США — это проблемная страна, жестокая и очень нецивилизованная; если там целенаправленно начать разжигать социальную, расовую и национальную ненависть, то последствия могут быть самыми плачевными — не помогут даже самые жестокие в мире законы и, вероятно, самое большое в мире количество тюремных мест. Для американского правящего класса это было бы страшнее ядерной войны: наверняка только обухом бьют, как тов. Троцкого. Но до такого цинизма никто в мире еще не опускался — только сам американский правящий класс.
Призывы Солженицына совершенно субъективны, основаны лишь на его личной ненависти к СССР, кроме того к рассматриваемой теме, разрядке международной напряженности, они отношения не имеют. Для разрядки нужна была всего лишь добрая воля и хотя бы малейшее уважение к иным людям и иным обычаям, прежде всего со стороны американской элиты, привыкшей уважать только себя. И разумеется, разрядке ни в коей мере не способствовали «лекции» всяких мракобесов, направленные на разжигание национальной ненависти.
Для разжигания национальной ненависти Солженицын использовал также свое представление о внешней политике СССР, основанное, по его мнению, на идеологии, которое находилось на уровне детского сада:
В течение десятилетий – 1920-х, 1930-х, 1940-х, 1950-х годов – вся советская пресса писала: западный капитализм, твой конец близок.
Но капиталисты как будто не слышали, не понимали, не могли поверить этому.
Никита Хрущев приехал сюда и сказал: «Мы вас похороним!»– Они не поверили этому или восприняли это как шутку.
Сейчас, конечно, они поумнели в нашей стране. Теперь они больше не говорят: «мы похороним тебя». Теперь они говорят: «разрядка».
Ничто не изменилось в коммунистической идеологии. Цели ее остаются теми же, какими были, но вместо слов бесхитростного Хрущева, который не умел держать язык за зубами, теперь они говорят: «разрядка».
Ранняя советская идеология, марксизм-ленинизм, предполагала не «похороны», а наоборот — возрождение всякого народа под властью местного пролетариата после пролетарской революции, о чем Солженицын, несомненно, был осведомлен прекрасно, а стало быть, намеренно искажал факты, приписав интернационалистам чуть ли не национальную ненависть. Не мог Солженицын не знать и о том, что в тридцатых годах большевики отказались от мировой революции: на идеологическое вооружение была принята теория Сталина о построении социализма в отдельно взятой стране. Невозможно столь единообразно, как Солженицын, оценить политику советской власти на протяжении четырех указанных десятилетий, уклонившуюся в 1939 — 1940 гг. даже в империализм, который на протяжении указанных десятилетий всегда осуждался, в том числе публично. Политика советской власти на протяжении указанных десятилетий трансформировалась из агрессивного проведения мировой революции в «мирное сосуществование» даже с «империализмом», этой последней формой загнивания капитализма, о чем Солженицын тоже не мог не знать, т.е. искажал факты намеренно. Хрущев же в запальчивости мог сказать что угодно, в том числе матом, но партия в лице ее ЦК вынесла ему суровый нравственный приговор, «волюнтаризм и субъективизм», и удалила от дел силой, но «по его просьбе», как написали в газетах. О нравственном осуждении своего благодетеля Хрущева Солженицын тоже не мог не знать, а стало быть, попытка представить Хрущева как единственного откровенного выразителя политики КПСС тоже является откровенной ложью, противоречащей фактам и направленной только на разжигание национальной ненависти. Хрущев для последней цели, конечно, был очень хорош.
Еще меня удивила манера повествования Солженицына, именно же слово «мы», которое у него употребляется в различных смыслах. Выше, например, приведен страстный его призыв: «И мы должны выступить против него», исчадия ада в лице нашей страны, а вот уже иной смысл, противоположный:
У нас не было газовых камер в те дни. Мы использовали баржи. Сотню или тысячу человек помещали в баржу, а потом топили ее.
Поскольку баржи для утопления использовались, кажется, французскими революционерами в их борьбе с врагами народа, то можно допустить, что это просто перенос признака с одних революционеров на других, дегенеративный вымысел. Но более любопытно, как уже сказано, слово «мы». В одном случае под словом «мы» Солженицын подразумевал себя и американских борцов за «демократию», а в другом — себя и русских врагов «демократии», даже убийц, по его словам. Не странно ли, что человек столь легко и непринужденно, едва ли сознательно, в одной речи причисляет себя к разным группам людей, между которыми нет ничего общего даже в национальности? Это очень похоже на отсутствие национальной самоидентификации — безродный космополитизм, как мудро выразился тов. Жданов. Впрочем, по отношению к большевикам слово «мы» в его устах насквозь фальшиво: слушатели, конечно, понимали, что Солженицын принадлежит отнюдь не к большевицким убийцам, которых следовало бы ему назвать «они», а к русскому народу… Увы, слово «мы» в данном случае направлено на разжигание национальной ненависти к своему народу, а это тот же безродный космополитизм.
Просто поражает принижение Солженицыным своего народа до уровня тупого быдла или, может быть, до своего уровня:
Произошло то, чего не понять обычным человеческим разумом. Мы, бессильный, средний советский народ, совсем не могли понять год за годом, десятилетие за десятилетием, что происходило. Откуда нам было получить объяснение? Англия, Франция, США, одержали победу во Второй мировой войне. Победоносные государства всегда диктуют мир, они добиваются твердых условий, они создают род ситуации, который соответствует их философии, их представлению о свободе, их представлению о национальных интересах.
Солженицын, вероятно, забыл, что победу в войне одержал СССР, но при помощи союзников, причем Франция долго воевала на стороне фашизма — работала на него под руководством предательского правительства, поначалу лишь генерал де Голль с немногими соратниками не оставил борьбы за пределами Франции. Почему же советские люди должны были ждать каких-то странных объяснений от союзников и тем более установления в победившей стране какого-то диктата союзников? И почему это «бессильный народ» не имел своего разума? Ведь это полный абсурд, патологическое выражение ненависти и презрения к своему народу. Мог ли человек в своем уме не заметить подвига всенародного и назвать народ «бессильным»? Совершенно верно тов. Жданов определил подобных жалких типов — безродные космополиты.
Разумеется, если человек в патологическом ослеплении считает себя украшением нравственности и поганого этого мира, то собственный народ представляется ему тупым быдлом, которое только и могут научить иные народы, умные в его представлении (до поры, до времени). Эта позиция, как первым подметил Н.Н. Яковлев в книге «ЦРУ против СССР» (1983 г.), соответствует позиции слуги Смердякова у Достоевского: «В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».— Да, Солженицын, признанный «общечеловеческой» дегенеративной тусовкой великим, так и не поднялся в своих размышлениях выше Смердякова и лакейской философии.
Рассмотренная речь Солженицына представляет собой просто удивительный, очень органичный сплав подлости, глупости, патологии и холуйства. Редкий человек и в редких условиях может опуститься столь низко. А впрочем, где же именно Солженицын явил иные качества? Может быть, в романе о величии предательства в пользу «щедрых» Соединенных Штатов, названном «В круге первом»? Может быть, в дикой книге «Архипелаг ГУЛАГ», заклинающей бесцельное убийство десятков миллионов человек на фабриках смерти? Может быть, в пудовом откровении «Красное колесо», которое люди в своем уме уже не читали?
Патологически завышенная самооценка, из которой и вытекают все без исключения «убеждения» Солженицына, была у него всегда, по меньшей мере с тех пор, когда он стал известен благодаря Хрущеву, прославлен совершенно неприлично. Да, конечно, каждый склонен думать о себе хорошо, но далеко не каждый мнит себя пророком среди быдла. Нет ничего страшнее Смердякова, возомнившего себя пророком и украшением нравственности, и тем более это страшно, если находятся в обществе люди, готовые разделить его убеждения на совершенно неясных основаниях, даже более того — вопреки фактам. Понятно, конечно, что «мораль» они вслед за своим кумиром ставят выше действительности, но разве же это не психическая болезнь? Психическое состояние, в котором измышления больного стоят выше действительности, определяя ее, называется в психопатологии бредом. И кто же согласится не по глупости или недоразумению, а добровольно погрузиться в бред, в безумие?
Вырезано из http://www.dm-dobrov.ru/history/damn.html
Дм. Добров • 28 июля 2011 г.
Комментариев нет :
Отправить комментарий